Неточные совпадения
Так бежал он по узкому коридору, образованному с одной стороны — высокой стеной, с другой — тесным
строем кипарисов, бежал, точно маленький обезумевший от ужаса зверек, попавший в бесконечную западню. Во
рту у него пересохло, и каждое дыхание кололо в груди тысячью иголок. Топот дворника доносился то справа, то слева, и потерявший голову мальчик бросался то вперед, то назад, несколько раз пробегая мимо ворот и опять ныряя в темную, тесную лазейку.
Слива медленно обошел
строй, делая отрывистые замечания: «доверни приклад», «выше штык», «приклад на себя». Потом он опять вернулся перед
роту и скомандовал...
Все, что выходило за пределы
строя, устава и
роты и что он презрительно называл чепухой и мандрагорией, безусловно для него не существовало.
Во второй
роте люди не знали «Отче наш», в третьей сами офицеры путались при рассыпном
строе, в четвертой с каким-то солдатом во время ружейных приемов сделалось дурно.
Посмотрев
роту, генерал удалял из
строя всех офицеров и унтер-офицеров и спрашивал людей, всем ли довольны, получают ли все по положению, нет ли жалоб и претензий? Но солдаты дружно гаркали, что они «точно так, всем довольны». Когда спрашивали первую
роту, Ромашов слышал, как сзади него фельдфебель его
роты, Рында, говорил шипящим и угрожающим голосом...
После опроса
рота опять выстроилась развернутым
строем. Но генерал медлил ее отпускать. Тихонько проезжая вдоль фронта, он пытливо, с особенным интересом, вглядывался в солдатские лица, и тонкая, довольная улыбка светилась сквозь очки в его умных глазах под тяжелыми, опухшими веками. Вдруг он остановил коня и обернулся назад, к начальнику своего штаба...
Командир десятой
роты, капитан Алейников, царство ему небесное, был представлен к Анне за то, что в два часа
построил какой-то там люнет чи барбет.
Рота умылась, вычистилась, оделась и выстроилась в коридоре, чтобы идти
строем на утренний чай.
Батальонный не растерялся. Он озверел: пятя свою Кабардинку задом на
строй первой
роты, позеленевший от злобы, он кричал обрывающимся голосом...
Через неделю, после молитвы и переклички командир четвертой
роты Фофанов, он же Дрозд, проходит вдоль
строя, передавая юнкерам письма, полученные на их имя. Передает он также довольно увесистый твердый конверт Александрову. На конверте написано: «Со вложением фотографической карточки».
Гораздо позднее узнал мальчик причины внимания к нему начальства. Как только строевая
рота вернулась с обеда и весть об аресте Александрова разнеслась в ней, то к капитану Яблукинскому быстро явился кадет Жданов и под честным словом сказал, что это он, а не Александров, свистнул в
строю. А свистнул только потому, что лишь сегодня научился свистать при помощи двух пальцев, вложенных в
рот, и по дороге в столовую не мог удержаться от маленькой репетиции.
— Молчать! Не возражать! Не разговаривать в
строю. В карцер немедленно. А если не виноват, то был сто раз виноват и не попался. Вы позор
роты (семиклассникам начальники говорили «вы») и всего корпуса!
Явившийся тогда подрядчик, оренбургских казаков сотник Алексей Углицкий, обязался той соли заготовлять и ставить в оренбургский магазин четыре года, на каждый год по пятидесяти тысяч пуд, а буде вознадобится, то и более, ценою по 6 коп. за пуд, своим коштом, а сверх того в будущий 1754 год, летом
построить там своим же коштом, по указанию от Инженерной команды, небольшую защиту оплотом с батареями для пушек, тут же сделать несколько покоев и казарм для гарнизону и провиантский магазин и на все жилые покои в осеннее и зимнее время ставить дрова, а провиант, сколько б там войсковой команды ни случилось, возить туда из Оренбурга на своих подводах, что всё и учинено, и гарнизоном определена туда из Алексеевского пехотного полку одна
рота в полном комплекте; а иногда по случаям и более военных людей командируемо бывает, для которых, яко же и для работающих в добывании той соли людей (коих человек ста по два и более бывает), имеется там церковь и священник с церковными служителями.
— Это неважно! В доме — сыро, вот почему мокрицы. Так их не переведёшь, надо высушить дом… — Я — солдат, — говорил он, тыкая пальцем в грудь себе, — я командовал
ротой и понимаю
строй жизни. Нужно, чтобы все твёрдо знали устав, законы, — это даёт единодушие. Что мешает знать законы? Бедность. Глупость — это уже от бедности. Почему он не борется против нищеты? В ней корни безумия человеческого и вражды против него, государя…
Я вышел из рядов. В сторонке от шоссе идти было немного легче: не было такой пыли и толкотни. Сторонкой шли многие: в этот несчастный день никто не заботился о сохранении правильного
строя. Понемногу я отстал от своей
роты и очутился в хвосте колонны.
А в четверг, после утреннего чая, всех кадет младшей
роты, вместо того чтобы распустить по классам,
построили в рекреационной зале. Собрались воспитатели всех четырех отделений, первого и второго класса, и наконец — и это было уж совсем необыкновенным явлением — пришел директор. Было еще не светло, и в классах горели лампы.
А тут с-час полковой вперед выезжает. «По цирмуриальному маршу, поротно, на двухвзводную дистанцию… Первая
рота шагом!» Музыка. Ту-ру-рум ту-рум… Идут — ать, два! ать, два… Левой!.. Левой!.. Вдруг: «Сто-ой! Наза-ад! Отстави-ить!» — «Что т-такое за история?» — «Это у вас какая
рота, полковник?» — «Восьмая нарезная, вассс…» — «А это что за морда кривая стоит в
строю?» — «Рядовой Твердохлеб, вассс…» — «Прогнать со смотра и всыпать пятьдесят…»
— Ну, конечно, и вам это всех лучше исполнить: отправьтесь, пожалуйста, сейчас же в казармы, соберите вашу
роту, выведите рядового Постникова из-под ареста и накажите его перед
строем двумя стами розог.
— В Германии, — мимоходом буркнул ей Полояров. — А во-вторых, какая же это реальность, — продолжал он, — коли вдруг ведьм повыдумывал да Гамлетову тень еще там, да черт знает что!.. Или вдруг относится серьезно к такому пошлому чувству, как ревность, и драму на этом
строить! Ведь узкость, узкость-то какая! А дураки
рот разевают да кричат ему: гений! гений!.. Плевка он стоит, этот ваш гений!
А рядом с подобными господами в госпиталь прибывали из
строя такие давнишние, застарелые калеки, что мы разводили руками. Прибыл один подполковник, только месяц назад присланный из России «на пополнение»; глухой на одно ухо, с сильнейшею одышкою, с застарелым ревматизмом, во
рту всего пять зубов… Было удивительно смотреть на этого строевого офицера-развалину и вспоминать здоровенных молодцов, сидевших в тылу на должностях комендантов и смотрителей.
Дрожащей рукой наполнил
Строев рюмку и медленно поднес ее ко
рту, опрокинул ее в него, крякнул и круто посолив кусок хлеба, тоже отправил его в
рот.
Так: «В 1827 году гвардейцы Николаев и Богданов бежали из военной службы в раскольничий скит, устроенный в лесу мещанином Соколовым. При поимке они отказались служить в военной службе, как несогласной с их убеждениями, и не хотели присягать. Военное начальство решило за такой проступок прогнать их сквозь
строй и отдать в арестантские
роты».